Основные ассоциации у человека и животных - интегративная деятельность мозга
Видео: Ассоциативное мышление (пример)
ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
Все мы знаем, что настоящий этап развития наук о поведении человека и животных характеризуется вполне определенным подходом к феноменам поведения, который ныне глубоко укоренился и часто рассматривается как единственно научный. Подход этот чисто экспериментальный и сугубо искусственный. Когда мы говорим об «искусственности», то имеем в виду, что раздражители, применяемые в наших исследованиях, а также двигательные реакции, которые должен выполнять испытуемый, обычно не встречаются в жизни. В естественных условиях собаке никогда не приходится ожидать появления корма, услышав странные звуки, раздающиеся откуда-то со стороны и не связанные с местонахождением источника пищи- ей никогда не приходится различать два чистых тона, из которых один сигнализирует о появлении пищи, а другой — нет- крысе никогда не требуется прыгать в аппарате Лэшли, выбирая дверцу, обозначенную треугольником, и минуя дверцу с кругом. Это — в отношении афферентной стороны эксперимента. Что же касается эфферентной стороны, то в естественных условиях собаке никогда не приходится для получения корма поднимать заднюю ногу- кошке никогда не требуется для этого чесаться или вылизывать себе под хвостом, а крысе — продолжительное время нажимать на рычаг, следуя самым замысловатым правилам подкрепления.
Можно легко проследить истоки такого подхода. Его развитие началось с того момента, когда И. П. Павлов впервые вместо естественного условнорефлекторного стимула (предъявления пищи) использовал в качестве пищевого условнорефлекторного раздражителя метроном, а Торндайк заставлял кошек чесаться, чтобы их выпустили из клетки.
Как хорошо известно, в наш век это направление исследований широко разрослось, а искусственный характер задач, предъявляемых животным и в равной мере человеку, оказался фактически основным его методом и преимуществом.
Мы ни в коей мере не хотим умалять достоинств этого метода (о них много говорится во второй части нашей книги), но нам представляется справедливым задать вопрос: следует ли считать это направление единственно приемлемым подходом к изучению проблемы поведения? В конце концов нельзя забывать, что становление нервной системы человека и животных как в филогенезе, так и в онтогенезе происходит под непрерывным давлением внешней среды, которое обеспечивает наилучшее приспособление нервной системы к этой среде. Следовательно, заменив реальные и постоянно действующие факторы искусственными, мы рискуем проглядеть нечто весьма существенное, что может оказаться очень важным для понимания принципов функционирования данного организма. Нам кажется, что пришло время снова стать «натуралистами» и заниматься не только изобретением новых раздражителей, влияющих на животное, и изучением новых реакций, выполняемых при этом животным, но и исследованием реакций, которым природа уже научила животное (или человека), и механизмов, которые лежат в их основе.
Мы так и поступали в предыдущих главах, занимаясь физиологическим анализом восприятий и образов, уже имеющихся в арсенале личности, а не навязанных ей искусственно. В этой главе мы будем придерживаться того же направления. Посмотрим, какие ассоциации возникли у человека и животных под влиянием факторов внешней среды, действующих согласно законам природы, а не тем условиям, которые созданы и которые выполнимы лишь в рамках экспериментальной камеры.
Как и раньше, основным объектом нашего анализа будет современный человек, воспитанный в условиях современной цивилизации. Ведь, несомненно, именно ассоциации, возникающие у человека, известны нам лучше всего. В самом деле, мы можем проводить наблюдения над самим собой и своими знакомыми практически ежечасно. Наблюдения же над другими видами (которые к тому же попадают при этом в необычные для них условия) ведут лишь немногие специально занимающиеся этим люди и, так сказать, лишь по долгу службы.
Следует помнить, что главным, а быть может, и единственным анатомическим субстратом ассоциаций высшего порядка, возникающих между восприятиями, служат ассоциативные волокна, соединяющие различные участки коры мозга. Играют ли в этом какую-либо роль межталамические связи, нам пока не известно- поэтому мы оставим этот вопрос открытым. Корковые же ассоциативные пути изучались подробно и анатомическими и физиологическими методами (главным образом методом нейронографии). Конечно, соблазнительно было бы сопоставить чисто функциональные ассоциации, о которых пойдет речь в данной главе, с фактически существующими анатомическими связями, соединяющими отдельные области коры. Мы, однако, не пойдем на это, и вот по каким соображениям. Во-первых, анатомические данные об интракортикальных связях противоречивы и к тому же далеко не полны. Во-вторых, как указывалось в предыдущих главах, нам еще точно неизвестна локализация различных гностических зон. Ввиду этого мы считаем, что «подгонка» психологического материала к малодостоверным анатомическим данным окажется непродуктивной и будет носить произвольный характер. Только в тех случаях, когда соответствие между двумя группами фактов вполне очевидно, мы будем это учитывать.
Значительная часть излагаемого в этой главе материала посвящена ассоциациям, играющим существенную роль в речи человека. Назначение этой главы — дать общий обзор физиологических механизмов, связанных с осуществлением этой важной и свойственной исключительно человеку ассоциативной функции. Во избежание возможных недоразумений отметим, что мы не будем приводить здесь многочисленные, порой противоречивые литературные данные по этому вопросу и не будем сопоставлять свои выводы с выводами других авторов. Мы попросту изложим материал в соответствии с принятыми нами концепциями. Тот факт, что многие авторы (не все, конечно) на основе своих собственных наблюдений пришли к взглядам, сходным или даже полностью совпадающим с нашими, лишь усиливает нашу аргументацию.
Отметим, что хотя в литературе описаны тысячи случаев различных форм афазии, эта область исследований остается до сих пор зыбкой и неопределенной. Вызвано это по крайней мере тремя причинами. Во-первых, поражения мозга травматической, сосудистой или опухолевой этиологии всегда сложны, и их локализация не соответствует строгим границам функциональных областей. Во-вторых, методы исследования больных сильно разнятся. В большинстве своем они случайны и не строги и поэтому часто не могут помочь в конкретных случаях, когда требуется сделать определенное заключение о характере расстройства речи. В-третьих, у нас имеются веские основания полагать, что функциональная организация различных аспектов речи у разных людей различна. Она варьирует в широких пределах в зависимости от врожденных особенностей мозга, а также от путей становления данной вербальной функции. Приведем пример: в одних языках умение читать достигается обучением читать целые слова, в других оно связано с обучением составлять слова из букв. Некоторые люди схватывают значение слова, лишь взглянув на него- другие — посредством слухового образа слова- третьи — прибегают к внутренней или даже внешней речи- четвертые — посредством всех трех предыдущих способов, взятых в различном соотношении. Вследствие этого симптоматика алексической афазии даже при совершенно одинаковых поражениях может оказаться у разных больных различной в зависимости от того, каков механизм чтения в данном конкретном случае. Другой пример. Я начал изучать английский язык в зрелом возрасте, читая тексты. В результате, чтобы понять разговорную речь, мне часто приходится зрительно представлять себе написанными слова, которые я слышу. Так что, если бы у меня развилась зрительная агнозия, то при этом пострадала бы моя способность понимать английскую речь и никто не понял бы, чем это вызвано.
Как будет видно из дальнейшего, мы вернемся к старому методу интерпретации, т. е. займемся тем самым «рисованием схем», которое так сильно критиковали многие авторы. Мы не во всем согласны с этой критикой. Нам думается, что если схемы, которыми пользовались пионеры афазиологии, не точны или ошибочны из-за того, что в то время не было достаточной информации, то это еще не значит, что «виноват» сам принцип- надо просто уточнить схемы. Весьма возможно, что и наши схемы связей, ответственных за речь, тоже не точны- об этом свидетельствует тот факт, что, пользуясь ими, мы не всегда в состоянии объяснить частную симптоматику в каждом конкретном случае. Это вызвано тем, что мы еще не все знаем о гностических зонах, имеющих отношение к речи, и что связи между ними могут отличаться от предполагаемых нами. Однако мы можем с определенностью утверждать, что наш общий подход к афазиологии верен. Следуя этому направлению, можно внести определенный вклад как в понимание механизмов речи, так и в определение правильных путей компенсации в случае расстройства * этих механизмов.
*Таков же подход к проблемам афазии у Н. Гешвинда [19], который высказал недавно предположение, что расстройства речи следует относить к группе синдромов разъединения.
Анализируя речь и ее расстройства, мы ограничимся наиболее простыми функциями. Мы не беремся здесь за сложные задачи, так как они потребовали бы слишком много произвольных допущений. Так, мы сознательно опускаем проблемы, связанные с механизмом счета, абстрагирования и т. д. Нас будет интересовать исключительно конкретная речь на самом примитивном уровне ее развития.
Разбирая различные категории ассоциаций, мы будем по отдельности рассматривать ассоциации, не связанные с речью и связанные е ней, Первый тип ассоциаций свойствен часто не только человеку, но и животным- второй — характерен только для человека. Для краткости мы назовем ассоциации первого типа «невербальными», а второго — «вербальными».
Если во время предварительного обучения устанавливаются устойчивые связи, ведущие от какого-то множества нейронов А к группе В, а от нейронов В к нейронам С, то почти наверняка этот путь будет использован и при установлении связей между А и С. Иными словами, связи вида А—С будут не непосредственными, а через нейроны множества В, Этот принцип играет важную роль в развитии речи, и, прибегая к нему, можно объяснить некоторые интересные и причудливые явления. Похоже на то, что этот принцип носит более общий характер и применим к формированию ассоциаций вообще, но прямых доказательств этому пока еще нет.
Наш обзор ассоциаций у человека все равно не будет полон, если даже сознательно не рассматривать все «искусственные» типы ассоциаций, а также те, которые образуются лишь у некоторых групп людей. Наша цель состоит в том, чтобы показать ряд таких ассоциаций, которые, хотя установились у человека не в специальных камерах для выработки условных рефлексов и не подвергались различным видам тренировки в эксперименте, тем не менее представляют большой интерес и позволяют нам понять структуру интегративной деятельности мозга. Эта проблема будет снова рассматриваться в последующих главах. В них мы попытаемся на основании обширного экспериментального материала проанализировать механизм образования ассоциаций, их свойства и различные превращения.
