Ассоциации, направленные к зрительному анализатору - интегративная деятельность мозга
Мы подчеркивали ранее, что больше всего информации о внешнем мире мы получаем через зрительный анализатор. Поскольку имеющие определенное значение паттерны, соответствующие различным стимул- объектам, довольно сложны и многообразны, вокруг проекционной зоны коры сформировалась богатая гностическая система. Сама же эта зона «выродилась» в передаточную станцию, пересылающую на высшие уровни зрительного анализатора те элементы, которые там объединяются. В соответствии с концепцией, предложенной в предыдущей главе, ассоциативная активация гностических нейронов этого анализатора в норме проявляется в виде образов. Галлюцинации же возникают лишь как исключение- они проявляются при полном бездействии проекционной зоны, когда она блокирована на нижних уровнях афферентного пути.
Как сказано в гл. III, можно выделить следующие главные зрительные гностические поля: 1) гностическое поле, в котором представлено зрительное восприятие частей тела, например конечностей и их положения (Зр-К)- 2) гностическое поле, соответствующее зрительному восприятию мелких предметов, которые можно брать в руки (Зр-МП);
- гностическое поле, представляющее крупные предметы, которые воспринимаются только (или главным образом) зрительно (Зр-КП);
- гностическое поле, соответствующее восприятию человеческих лиц (Зр-Л)- 5) гностическое поле, в котором представлены восприятия символов (буквы, числа, слова) (Зр-Сим)- 6) гностическое поле, соответствующее зрительным аспектам пространственных отношений (Зр-Пр).
Основные ассоциации, идущие от других афферентных систем к перечисленным полям, представлены на схеме II.
А. Невербальные ассоциации
- Стереогностико-зрительные ассоциации (С-МП->-Зр-МП). Поскольку многие окружающие нас мелкие предметы можно и видеть и брать в руки, у человека, а возможно и у приматов на протяжении жизни устанавливаются прочные связи между соместетическим гностическим полем кистей рук и зрительным гностическим полем, в котором представлены восприятия этих предметов. Благодаря этим связям активация соместетических гностических нейронов, вызванная прикосновением знакомого предмета, немедленно приводит к представлению его зрительно (визуализация). То же самое происходит и у слепых, если только они лишились зрения уже после развития зрительного гнозиса.
Что касается анатомических путей, по которым осуществляются данные ассоциации, то они, по-видимому, идут в составе верхнего затылочно-лобного пучка. Этот пучок, между прочим, соединяет и дорсо-латеральную теменную зону с дорсо-латеральной затылочной.
- Соместетическо-зрительные ассоциации, относящиеся к положению конечностей (С-К-»-Зр-К). Поскольку положение конечностей, особенно рук и пальцев, воспринимается и проприоцепторами суставов и зрительно, то между соответствующими гностическими нейронами у человека (и у приматов) устанавливаются прочные связи. В результате, закрыв глаза, мы можем отчетливо представить себе положение каждой конечности, причем особенно ярко представляется положение пальцев и кистей. Насколько прочны эти ассоциации, убедительно демонстрирует метод «подмены», примененный много лет назад Страттоном [1]. Этот автор несколько дней носил очки со стеклами, которые переворачивали изображение вверх ногами и слева направо. Он обратил внимание на то, что руки и ноги часто представлялись сразу в двух положениях. Кроме положений и отношений, в которых он их видел сквозь очки, всегда перед глазами возникало их прежнее, привычное положение, тесно связанное с мышечным и тактильным ощущением. Стоило закрыть глаза или отвести их в сторону, это изображение усиливалось и становилось доминирующим.
Постепенно зрительный образ доэкспериментального положения конечностей становился все более смутным и в конце концов заменился образом, отвечающим новому зрительному опыту. Трудно отыскать более наглядный пример противоречия между зрительным образом положения конечности, возникшим по ассоциации, и его настоящим восприятием.
Такого рода ассоциации формируются в раннем детстве, когда младенец начинает двигать конечностями и разглядывать их. Интересно отметить, что я отчетливо представляю себе зрительный образ положения согнутых пальцев ног, хотя не думаю, чтобы мне часто случалось это видеть. Таким образом, ассоциация, сформировавшаяся в детстве, сохранилась и в зрелом возрасте, несмотря на редкое ее употребление. Вместе с тем, я не могу зрительно представить себе положения и движения языка во рту, так как соответствующие соместетическо-зрительные ассоциации никогда не формировались- однако мне ничего не стоит представить себе язык высунутым изо рта, поскольку я иногда видел это в зеркале.
- Кинестетическо-зрительные ассоциации, относящиеся к мелким предметам, которые можно брать в руки, и к символам (К-К->-Зр-МП и К-К->-Зр-Сим). Манипулируя различными мелкими предметами, на которые мы при этом смотрим, мы всегда видим результат наших действий: разрезаем лимон — он распадается на дольки, завязываем галстук — видим, как образовался узел, и т. д. В результате между определенными кинестетическими нейронами, представляющими различные движения, выполняемые кистью, и зрительными гностическими нейронами, представляющими результаты этих действий, образуются связи. Поэтому, выполняя какое-нибудь из таких действий вслепую, мы легко можем представить зрительно его результат. Как будет показано позднее, эти ассоциации участвуют во взаимодействии кинестезии со зрением, обеспечивая зрительный контроль за выполнением тонких двигательных актов.
Частным типом такого рода ассоциаций являются ассоциации, связанные с письмом. Процесс письма состоит из совпадающих по времени кинестетических восприятий двигательного акта, связанных с написанием символа, и зрительных восприятий его изображения на бумаге.
Между этими видами восприятий устанавливается прочная ассоциация. В результате, когда мы, закрыв глаза, «пишем» в воздухе пальцем букву или даже не пишем, а только воображаем такую попытку, то у нас тотчас же возникает яркий зрительный образ этой буквы.
Можно предположить, что аналогичные связи сформировались так же между кинестезией двигательных актов и зрительным эффектом изменения положения конечностей (К-К-»-Зр-К). Тем не менее мы не особенно уверены в существовании таких прямых связей. Более вероятно, что они проходят через промежуточное соместетическое гностическое поле положения конечности (К-К-С-К-Зр-К).
- Слухо-зрительные ассоциации (Сл-Зв-Зр-МП, Сл-Зв—>-Зр-КП. Сл-Зв->- Зр-Л). Существует обширная категория событий, в которых зрительное восприятие в большей или меньшей степени связано со слуховым. Вот наиболее типичные примеры: видим колокольчик и слышим его звон- видим автомобиль и слышим шум его мотора- видим собаку и слышим ее лай- наконец, видим человека и слышим его голос. В соответствии с этим образуются связи (проходящие, по-видимому, через нижний продольный пучок), которые соединяют гностические нейроны, представляющие различные звуки (Сл-Зв) или человеческие голоса (Сл-Гол), со зрительными гностическими нейронами, соответствующими объектам, издающим эти звуки. Особенно это относится к виду объекта в тот момент, когда он издает звук (вид лающей собаки или говорящего человека).
Обсуждаемые здесь ассоциации — это источник любопытных эффектов, особенно в наш век радио, которое позволяет часто слышать людей, не видя их. Когда я слышу по радио голос знакомого человека, то сейчас же представляю его зрительно. Вместе с тем, если я слышу по радио голос, который мне знаком и легко различим, но обладателя его я не знаю, то никакого зрительного образа у меня не возникает.
Ассоциации, которые мы сейчас обсуждаем, возможно, имеются не только у человека, но и у животных. И в самом деле, нетрудно убедиться, что если хозяин окликнет свою собаку, находясь вне поля ее зрения, и та, прибежав на зов, вместо хозяина увидит другого человека, то начнет в беспокойстве искать хозяина. Лев, ищущий самку, услышав издали ее рев, вероятно, представляет свою партнершу зрительно.
- Вестибулярно-пространственно-зрительные (Лаб->-Зр-Пр) и пространственно-кинестетическо-пространственно-зрительные (К-Пр-»-Зр-Пр) ассоциации. Беритов [2] недавно показал, что вестибулярная афферентная система во взаимодействии со зрительной афферентной системой играет важную роль в пространственной ориентации как у человека, так и у других видов. В самом деле, если вестибулярный аппарат разрушен, то ни человек, ни животное не может с закрытыми глазами решить даже простейших пространственных задач. В этом случае, человек, например, не в состоянии найти место, которое он до того неоднократно посещал- или, скажем, он не в состоянии пройти по извилистой тропинке, по которой раньше ходил.
Вестибулярное восприятие играет главную роль при пассивном перемещении тела в пространстве, например, когда мы едем в машине, которую ведет другой человек. В ситуациях же лабиринтного типа основное значение имеет кинестетическое восприятие — от глаз, головы и тела. В итоге между этими тремя афферентными системами установились ассоциации, так что они оказались взаимозаменяемыми. Мы приведем лишь несколько примеров, чтобы продемонстрировать существование ассоциаций, связывающих вестибулярное и кинестетическое восприятие, с одной стороны, со зрительным — с другой.
Предположим, я путешествую в поезде, начав свой путь из города, в котором живу. Даже не выглядывая из окна, я все же ярко представляю пространственно-зрительный образ вокзала, который остался позади меня. Если на какой-нибудь станции прицепят паровоз к другому концу поезда и мы поедем в обратном направлении, то я буду совершенно твердо уверен, что возвращаюсь назад. Я ясно «увижу» вокзал и его окрестности именно впереди меня- я никак не могу вообразить его позади. Наоборот, если поезд делает огромную петлю, не воспринимаемую моим вестибулярным аппаратом, то хоть я и знаю, что возвращаюсь домой, я никак не могу представить себе, что это действительно так. Я абсолютно не в состоянии представить вокзал впереди меня. И только в тот момент, когда около станции увижу деталь знакомого ландшафта, все неожиданно становится на свои места и иллюзия направления исчезает.
Этот пример показывает, в какой мере наш пространственно-зрительный гнозис зависит от вестибулярного восприятия.
Легко показать, что в основе явления, известного под названием «устойчивость внешнего мира», лежат пространственно-кинестетико-пространственно-зрительные ассоциации. Действительно, когда мы водим глазами, поворачиваем голову или вращаемся вокруг своей оси и видим соответствующим образом различные части окружающей нас обстановки, мы совершенно определенно ощущаем, что движемся именно мы, а внешний мир остается неподвижным. (Хольст [3] назвал это явление «Reafferenz-Prinzip»). Если же положение глаз или тела изменяется без нашего активного участия, мы уже не испытываем ощущения устойчивости внешнего мира. Если, например, нажать пальцем на глазное яблоко, то окружающие предметы тут же «отпрыгивают» в противоположном направлении- когда мы смотрим из окна быстро идущего поезда, то весь пейзаж в окне «движется» в обратную сторону.
Крайне любопытен и демонстративен еще один случай, когда окружающее становится неустойчивым, хотя мы и выполняем движения глазами или головой активно. Это происходит, когда мы надеваем искажающие очки. Страттон [1] сразу обратил внимание на это. Стоило ему надеть свои очки, перевертывающие изображение, как видимый мир сразу же терял устойчивость. «Если я двигал головой так, чтобы взгляд скользил, то создавалось впечатление не собственного моего движения, как в случае нормального зрения, а одновременно и движения предметов, на которые я смотрел».
Этот факт объясняется очень просто: при движении глаз или головы в поле зрения возникали не те изменения, которые с ними ассоциируются, а прямо противоположные. Поэтому фактически наблюдаемые изменения воспринимались как результат движения окружающей среды. Только постепенно, когда выработались новые ассоциации между движениями и изменениями в поле зрения, внешний мир снова «стабилизировался». Произошло это в результате того, что изменения в нем стали соответствовать ожидаемым. Это еще один пример применения метода «подмены» для выявления ассоциаций.
Следует, кстати, подчеркнуть, что для кинестетическо-пространственно-зрительных ассоциаций решающую роль играет не обратная связь, информирующая о движениях глаз, а само программирование этих движений в кинестетическом гностическом поле. Это подтверждается следующим хорошо известным фактом: если из-за паралича мышц глазного яблока произвольные движения глаза неосуществимы, то человек в таком случае испытывает ощущение, будто то, на что он смотрит, движется в направлении желаемого движения глаз.
Схема 1
Схема 11
Схема III
Схема IV
Схема Y
Схема VI
Вызвано это опять-таки тем, что в соответствии с прочно установившимися ассоциациями человек должен видеть не то, что находится перед ним, а то, что лежит в направлении желаемого взгляда.
Легко показать, что наша способность ориентироваться в пространстве является результатом взаимодействия зрительной и проприоцептивной афферентных систем- решающую роль в этом случае играет кинестезия движений глаза. Например, я сижу с закрытыми глазами за письменным столом лицом к балкону. Мне не составляет труда представить себе обстановку комнаты и картины на стенах справа и слева от меня. Но, воображая левую сторону комнаты, я поворачиваю глаза налево, когда же я воображаю правую сторону,— направо. Я очень часто пытался «взглянуть» (с закрытыми глазами) на левую стену, а зрительно представить себе правую, но из этого ничего не выходило. Точно так же мне не удавалось представить ту часть города (улицы, дома, магазины), которая находилась по правую или по левую руку от меня, если я в тот момент «глядел» в противоположную сторону. Как и раньше, необходимо было повернуть глаза в нужном направлении, пусть даже совсем незначительно. Было бы целесообразно поставить специальные психологические опыты для подтверждения этого явления.
Ситуация несколько меняется, когда я пытаюсь воспроизвести длинную цепь зрительных образов, например представить себя выходящим из квартиры и идущим на прогулку. Я последовательно представляю себе, как иду к двери, открываю ее, закрываю дверь, спускаюсь по лестнице, открываю и закрываю входную дверь дома, поворачиваю налево, иду по переулку к улице, вижу улицу, движение на ней, поворачиваю направо к кинотеатру, вижу кинотеатр и т. д. Можно предположить, что эта цепь мысленных событий является результатом взаимодействия зрительных образов, возникающих передо мной, с кинестетическими образами совершаемых мной действий. К последним относятся: выход из квартиры, спуск по лестнице, открывание и закрывание дверей, повороты на улице. Эти образы явно не зрительные. Я никогда не видел со стороны, как я их совершаю, и потому они отсутствуют в моем зрительном гностическом поле.
Таким образом, мы приходим к следующему важному заключению: цепи зрительных образов, связанных с нашим локомоторным поведением, представляют собой чередование зрительных и кинестетических образов и/или кинестетического восприятия движений глаз. Чередование это происходит по формуле К-Зр-Кг-Зрг-Кз-Зр3. Возникает вопрос: возможно ли установление ассоциаций между последовательными зрительными образами без такого чередования? Нам кажется, что это довольно сомнительно, учитывая, что образы эти антагонистичны друг другу и не перекрываются.
Чередующаяся воображаемая последовательность кинестетических и зрительных образов требует как пространственно-зрительного, так и пространственно-кинестетического гнозиса. Такая последовательность возникает лишь при условии целостности обоих соответствующих гностических полей. Мы неоднократно убеждались, что при пространственно-зрительной агнозии утрачивается способность строить такие последовательности. Больной с такой формой агнозии не может рассказать, как он находит дорогу к знакомым улицам или как расположены комнаты в его доме. Вероятно, то же самое происходит и в случае пространственно-кинестетической агнозии при поражении префронтальных зон- мне, однако, не известны исследования по этому вопросу.
1 Я знаю только одну экспериментальную работу такого рода. Выполнена она Деккертом [4], который показал, что, когда человек представляет себе качающийся маятник, его глаза действительно движутся то налево, то направо.
Завершая обсуждение, рассмотрим следующий вопрос: играют ли ассоциации, связывающие кинестетические и вестибулярные восприятия со зрительными, у животных ту же роль в пространственной ориентации, что и у человека? Несомненно, что ответ будет положительным. Эксперименты по пространственной ориентации проводились главным образом на крысах. Классические работы Толмана [6] и его сотрудников убедительно показали, что крыса, освоившись с каким-нибудь лабиринтом, хранит его четкую схему в зрительном гнозисе. Судя по ее поведению, мы можем с большой определенностью предположить, что, поворачивая в тот или иной ход, животное зрительно представляет себе, заканчивается ли он тупиком или открыт, короткий он или длинный, в каком направлении будет следующий поворот. Не менее показательны в этом отношении и исследования Майера [7], в которых он пишет о «размышлениях» у крыс- в знакомой обстановке эти животные в состоянии найти путь к пище из любого места, куда их поместят. О работах Беритова мы уже упоминали.
- Эмоционально-зрительные ассоциации (Э->Зр-МП, Э->Зр-КП, Э-Зр-Л). До сих пор мы говорили о связях, идущих к зрительным гностическим полям от гностических полей других анализаторов. Однако следует помнить, что, помимо гностических афферентных систем, передающих информацию от рецепторов, расположенных в различных стратегических пунктах организма, существует также эмоциональная афферентная система. Система эта несет информацию о тех состояниях, которые контролируют общий характер личности и определяют поведение. Уже отмечалось, что эмоциональное восприятие также образует ассоциации с гностическим восприятием- ассоциации эти особенно прочны, так как их образование связано с сильным эмоциональным возбуждением.
Совершенно очевидно, что ассоциации, связывающие различные эмоциональные состояния со зрительными восприятиями, играют важную роль в жизни животных и человека. Они вызывают яркие зрительные образы всех тех стимул-объектов, появление которых сопровождается данными эмоциями. Голод, например, вызывает ассоциации, относящиеся к зрительному восприятию всего, что связано с едой. Когда нам хочется есть, мы живо представляем образы мест, где когда-либо обедали, или же образы любимых кушаний. Уже подчеркивалось, что драйв голода у нормального человека отличается избирательностью, что он зависит от потребностей организма, а также от условных факторов. В силу этого и образы, которые мы переживаем, специфичны и определяются характером драйва голода. Например, девочка, у которой бывали гипогликемические кризы, говорила мне, что во время приступов у нее «перед глазами все время мелькают конфеты».
Не менее ярки образы, вызываемые сексуальным драйвом. Они относятся обычно к лицам противоположного пола (вообще или конкретным) и к различным событиям из области сексуального опыта. И в этом случае мы имеем дело с вполне определенными специфическими образами. Зависят они от некоторого общего сексуального влечения или же от влечения к конкретному лицу.
Мы уже говорили, что особенно яркие зрительные образы, носящие порой навязчивый характер, связаны с драйвами в сфере защитной активности, такими, как страх, ужас, отвращение и т. д.- образы каких- либо трагических происшествий, неожиданных нападений, встреч со змеей и т. п. Общеизвестно, что, пережив такой инцидент, люди стремятся снова и снова рассказать о нем любому, кто согласится их. выслушать. Объясняется это тем, что они каждый раз заново переживают яркий зрительный образ происшедшего.
Часто приходится слышать, что во время смертельной опасности перед глазами человека проходит вся его жизнь. Прекрасное описание такого эпизода приводит Страттон (цитируется по Янгу [8]). Речь идет о летчике, самолет которого на какое-то время потерял управление. Вот выдержки из его рассказа.
«За время падения я снова пережил больше событий из своей жизни, чем можно было бы перечислить. Они шли правильной чередой во времени, были очень отчетливы. Я не могу сказать, чтобы что-нибудь было неправильно...
Я видел себя малышом (в возрасте трех с половиной лет), когда мать оставила меня одного дома, а сама ушла в школу, где она преподавала...
Затем я (четырех лет) играю под грушевым деревом во дворе у бабушки. Бросая разные предметы в маленьких цыплят, я случайно убил одного. Потом я его закопал, очень расстроенный тем, что сделал...
Затем (девять лет) очень холодная ночь в Канзас-Сити. Мы застряли ночью в трамвае из-за сильного снегопада...
Плыву в ледяной воде озера в полночь на пари (следует подробный рассказ об этом эпизоде)».
Как видно из приведенного отрывка, все события явно связаны с тревогой или горем. По ассоциации с сильным чувством страха перед глазами человека «проплывали» все эмоционально сходные ассоциации, яркость которых зависела от силы реально пережитых эмоций.
Есть основания предположить, что в основе механизма сновидений лежат такого же рода эмоционально-зрительные ассоциации. Согласно нашей точке зрения, природа глубокого сна такова. Субъект почти полностью отключен от сенсорной информации в результате торможения ядер переключения, ведущих к гностическим полям определенных анализаторов (явление, совершенно отличное от «лишения сенсорного притока»)- происходит также отключение большинства эфферентных выходов вследствие активизации тормозной ретикулярной системы. Отсюда не следует, однако, что центральные нервные процессы инактивируются (как при наркозе) или затормаживаются полностью. Напротив, в мозгу продолжается интенсивная деятельность, главным образом эмоциональная, в значительной степени освобожденная от фактических сенсорных входов и приводимая в действие благодаря функции реверберирующих нейронных цепей. Таким образом, все скрытые эмоции и соответствующие ассоциации, которые в бодрствующем состоянии подавлялись умственными процессами, связанными с событиями реальной жизни, «пробиваются» на поверхность. Через ассоциации они активируют те множества гностических нейронов, которые связаны с соответствующими группами эмоциональных нейронов. Такая ассоциативная активация гностических нейронов принимает форму не образов, а галлюцинаций. Выше мы объясняли это явление (см. гл. IV) блокадой сенсорного входа данного анализатора при сохранении возможности его активации из соответствующих гностических полей.
Из разнообразных анализаторов, гностические нейроны которых связаны с эмоциональными, самое видное место, по крайней мере у человека, занимает, пожалуй, зрительный анализатор, поскольку через зрение мы получаем максимум информации о внешнем мире. Соответственно у людей сновидения представляют собой самое обычно явление- в них отражаются эпизоды нашей жизни, ассоциирующиеся с эмоциями. Поэтому, когда мы голодны, нам снятся вкусные кушания- под влиянием сексуального драйва мы видим эротические сны- когда мы в состоянии тревоги, нам снятся экзамены.
Есть все основания предположить, что зрительные образы, вызываемые эмоционально-зрительными ассоциациями, свойственны не только людям, но и высшим животным. Так, во время течки собака, вероятно, видит образы других собак- когда собака голодна, она видит мясо- мысленно представляет зажженную лампу, когда этот раздражитель становится в эксперименте сигналом, оповещающим о том или ином эмоциональном событии. Убедительное доказательство того, что такие образы у собак действительно имеются, приводит Беритов [2]. Если, например, начать кормить собаку, а затем увести ее, не дав доесть до конца, то животное, как только его отпускают, обязательно возвращается к кормушке. Оно, несомненно, поступает так потому, что у него сохраняется зрительный образ недоеденной пищи. Если понаблюдать за спящими собаками, то создается определенное впечатление, что они время от времени видят яркие эмоционально окрашенные сны.
Вербальные ассоциации
Из всех ассоциаций, участвующих в речевой деятельности, к зрительному анализатору направлены только те, которые связывают слышимые слова и обозначаемые ими зрительные стимул-объекты. Эти ассоциации идут почти ко всем зрительным гностическим полям. Так, звукам, представляющим слова, обозначающие мелкие предметы, которые можно взять в руки, соответствуют ассоциации Сл-Р->Зр-МП- крупным предметам, воспринимаемым исключительно зрением,— Сл-Р-Зр-КП- лицам людей — Сл-Р-Зр-Л- символам или буквам —Сл-Р-Зр-Сим, а зрительным пространственным отношениям, которые обозначаются словами «под», «над», «рядом», «около», «дальше»,— ассоциации Сл-Р->Зр-Пр. Благодаря этим ассоциациям мы понимаем слышимую речь. Естественно, не все стимул-объекты воспринимаются зрительным анализатором, поэтому часть слов — те, что обозначают вкусовые ощущения, текстуру, части нашего тела, действия, звуки,— мы понимаем благодаря ассоциациям с другими видами восприятий. И все же большинство слов, обозначающих конкретные предметы или действия, образуют ассоциации с соответствующими зрительными восприятиями.
Интересно рассмотреть типы зрительных образов, возникающих перед глазами, когда мы слышим различные слова. Если мы слышим слово, обозначающее какой-нибудь определенный объект, например имя знакомого, то мы зрительно представляем его. Происходит это потому, что звук активирует через ассоциацию группу зрительных гностических нейронов, в которых представлен внешний вид этого знакомого. Если же мы слышим слово, обозначающее целый класс объектов,— кресло, часы, автомобиль, лошадь,— то здесь возможны два варианта. Если по каким-либо причинам происходит подпороговая активация зрительных гностических нейронов, представляющих некоторый частный объект этого класса, мы видим конкретный объект (например, свои часы, лошадь, которую вчера видели на лугу, и т. д.). В противном случае мысленно видится обобщенный образ, представляющий целую категорию восприятий, о которых шла речь в предыдущей главе.
Следует, однако, помнить, что если даже слышимое слово не вызывает сразу же образа соответствующего объекта, то это еще не означает отсутствия ассоциаций. Существуют определенные методы, которые позволяют выявлять такие ассоциации, в частности метод «подмены».
Ввиду того что аудиовербальное гностическое поле локализовано только в доминантном полушарии и не граничит со зрительными гностическими полями, соответствующими восприятию предметов, может вполне случиться так, что связи между полями разрушаются, а сами поля при этом не страдают- у такого больного не будет аудиовербальной агнозии, т. е. звуки речи он сможет опознавать нормально- не будет у него и зрительной агнозии, т. е. он сможет зрительно опознавать различные предметы и знать их назначение. Тем не менее у него не будет никаких ассоциаций между словами, которые он слышит, и зрительными стимул-объектами, которые обозначаются этими словами. Такое расстройство обычно называют сенсорной, или слуховой, афазией. Мы назовем его слухо-зрительной афазией, чтобы подчеркнуть, какие именно связи затронуты.
Обычный метод испытания таких больных заключается в следующем. Во-первых, нужно удостовериться, что у больного нет ни аудиовербальной агнозии (просим его повторить слова, которые он слышит), ни зрительной агнозии (просим его назвать предметы или, по крайней мере, указать их назначение). Затем предъявляем ему несколько хорошо известных предметов и произносим вслух название одного из них. После этого просим, чтобы он (жестом) показал на названный предмет. Здоровые люди немедленно укажут соответствующий предмет, больные же, страдающие слухо-зрительной агнозией, этого не сделают. В тяжелых случаях они не смогут идентифицировать ни одного предмета — либо просто не будут отвечать, либо будут давать чисто случайные ответы. В менее тяжелых случаях больные в состоянии верно указывать предметы, но делают это после колебаний и легко сбиваются, если предъявлять предметы в быстром темпе. Примечательно, что больные обычно не могут обучиться отвечать правильно при повторении одних и тех же тестов- наоборот, они дают более правильную реакцию в начале испытаний и все больше путаются в конце.
Если больной в состоянии говорить связно настолько, что может объяснить свой дефект, то он жалуется, что слова потеряли для него всякий смысл, как если бы их произносили на иностранном языке. Все же он может отличать знакомые слова от чистых неологизмов, что невозможно при аудиовербальной агнозии.
Превосходное описание больных с относительно чистой формой слухо-зрительной афазии, без агностических симптомов, приведено в статье Столяровой-Кабелянской [9], откуда мы и приводим следующие данные.
Четверо описанных больных были в состоянии различать звуки речи (фонемы), даже такие схожие, как «ба—па», «да—та», «ва—фа», «паба—бапа». Если слово искажали, они сразу же чувствовали это. Когда больной слышал, например, бессмысленное слово «лиздок», он говорил: «Лиздок? Не слыхал этого. Листок — это иначе, это я знаю, в этом есть смысл». Они правильно повторяли как знакомые слова, так и неологизмы. Некоторые из них могли писать (с небольшими ошибками) под диктовку. Их спонтанная речь была сравнительно нормальной, без парафазий- они без труда называли предметы, которые им показывали. Все это говорит о том, что у них не было ни слуховой, ни зрительной агнозии.
Вместе с тем их попытки понять речь или даже отдельные слова оканчивались почти полным провалом. Приведем несколько примеров. Больного просят дотронуться до воротника. «Как? Воротник? Что это такое? Я не знаю, не помню». Другого больного просят показать пол. «Пол? Где пол?» Он указывает на окно. Просят другого показать пол. «Пол, пол, пол. Это стена, нет, все-таки пол. (Показывает на стену.) Нет? Может быть, это? (Указывает на потолок.) Нет? Пол... пол... а, прошу прощения, вот он». Указывает на пол по прошествии почти двух минут.
На аутопсии в одном из этих случаев было обнаружено, что «задние части первой височной извилины и пути, идущие от поля 22 к извилине
Гешля, сохранены, пути же, идущие от второй височной извилины к затылочной области, полностью разрушены».
Приведем выписку из протокола проведенного нами обследования. Больной — мужчина 51 года с тромбозом конечной ветви средней мозговой артерии, страдавший «чистой» слухо-зрительной (и в меньшей степени слухо-соместетической) афазией. Здесь мы обратим внимание лишь на его способность понимать слышимую речь- о прочих же характеристиках его речи мы еще будем говорить ниже.
Когда перед ним положили несколько предметов повседневного обихода и попросили показывать называемые, оказалось, что он почти не способен к этому. Например, ему называют: «Ложка».— «Вот, в некотором смысле, ложка (показывает на карандаш) — ложка для письма».— «Часы».— «Пожалуй, вот это часы» (правильно).— «Расческа».— «Расческа, расческа, вот, в некотором смысле, расческа (берет связку ключей), одна расческа, вторая, третья, много расчесок».— «Спичка». Он показывает на ручное зеркало и говорит: «В некотором смысле, это спичка». Отвечая, он все время колебался и никогда не был уверен, что отвечает правильно- было очевидно, что ответы он давал совершенно случайно. Вместе с тем он справлялся с заданием гораздо лучше, когда мог читать название предмета или когда его просили, прежде чем указать на предмет, написать, как он называется.
Симптоматика у таких больных явно отличается от симптоматики у больных с аудиовербальной агнозией. Последние были не в состоянии различать сходные по звучанию слова и фонемы и не могли повторить их.
В заключение подчеркнем еще раз, что способность понимать основывается не только на аудиовербально-зрительных ассоциациях, но также и на тех, которые связывают слышанные слова с раздражителями других модальностей. Таким образом, если окажется, что больной вполне хорошо понимает слова, обозначающие части его собственного тела, действия или даже мелкие предметы, которые можно брать в руки, а слова, обозначающие предметы, воспринимаемые исключительно зрением, значительно хуже, то это должно означать следующее: все связи аудиовербального гностического поля с другими гностическими полями остались неповрежденными, нарушились лишь его связи со зрительным гностическим полем.
К обсуждаемым здесь нарушениям вполне применим принцип избыточности (об этом уже говорилось в предыдущих главах). Этим можно объяснить, почему обыденные слова, усвоенные в раннем детстве, или слова, несущие эмоциональную нагрузку, понимаются лучше, нежели те, которые редко употребляются или недавно усвоены.
